Чувство моря [litres] - Улья Нова

подоконник лестничной клетки оказался пустым, так старательно его отмыла новая уборщица. Ни пылинки, ни размазанного сигаретного пепла, ни рисунка плесени в углах, ни намека, который бы навел Дину на мысль, как ей быть, что теперь делать? Она покачивалась из стороны в сторону возле пустого и немого подоконника с развернутым письмом в руке. Почувствовала себя усталой – всю осень она тщательно ускользала от воспоминаний, старалась не прокручивать невидимые магнитофонные ленты своих невысказанных слов. Не предчувствовать неожиданный звонок этим вечером, не грезить, как побежит через парк в распахнутом коротком пальто, в мятых вельветовых брюках, с пестрым платком в руке, распугивая голубей, не замечая сугробы в форме черепах, лебедей и белых танков. Кажется, от непосильной битвы с невозможностью, от своей отравляющей и осознанной лжи она каждый день продолжала утрачиваться, убывать, истончаться. Стремительно и необратимо.

2

Когда надо срочно выбрать направление жизни или решить, как правильнее всего поступить, чтобы не изменить себе и не приумножить океан глупости, пожирающей мир, Дина спускается в метро, проезжает несколько станций, бездумно разглядывая лица и ботинки. Вот женщина в берете с томиком Чехова, от страниц пахнет голубиными перьями и чердачными оконцами. Вот губастая девица, ее сережки похожи на подвески люстры из разрушенного особняка. Парень, личинка будущего мужчины, сосредоточенно тычет пальцем в экран телефона. Служащая, укутанная в зеленую кружевную шаль, всматривается перед собой в пустоту вагона. Во время поездок Дине кажется, что лица сидящих напротив непостижимым образом отражают ее настроение. Пять лиц, будто подобранные случайностью, чтобы передать чертами и мимикой все оттенки ее растерянности или отрешенности, грозящей вот-вот перейти в отчаяние.

Обычно Дина проезжает несколько станций и выходит наугад из вагона. Потом она долго стоит в центре зала или посреди платформы, делает вид, что кого-то сосредоточенно ждет, и с жадностью воскресшего разглядывает все вокруг. Она очень надеется, что правильное решение или хотя бы подсказка, как поступить, опустится серебристым ангелом со сводчатого потолка станции, застигнет врасплох, охватит и убедит.

Дожидаясь подсказки, Дина видит множество мимолетных метровстреч и кратковременных метроожиданий. Она видит женщину, спешащую к эскалатору с желтым тюльпаном-оригами в руке. Прислонившись к колонне, чуть улыбаясь, кого-то ждет изящная девушка с асимметричной каштановой челкой. Дина искоса наблюдает, и вот, наконец, подбегает парень, напустивший на себя намеренно небрежный вид. Слегка трясущейся рукой он вручает девушке с асимметричной челкой крошечный пакетик с сережками, взамен тех, которые она потеряла в бассейне. Несколько секунд парень и девушка стоят в кружке дрожащего осеннего метросвета, смущенно улыбаясь друг другу. А Дина уже наблюдает старушенцию в серой войлочной шляпке и вафельном синем пальтеце, настырно и отчаянно хромающую в огромных заношенных кроссовках. От этой походки струится музыка скрипучей старческой боли. Мягко притормаживает вдоль платформы прибывший поезд. Выбегающие из вагона тут же раскатываются в разные стороны, будто у них на ногах – невидимые колесики. Дина видит выпущенную самим богом из горсти, разлетевшуюся повсюду стайку тоненьких девушек с развевающимися волосами, безупречных, которых она про себя смешливо дразнит «цыплятками», немного обороняясь, почти не завидуя, почти не желая вернуться назад, в их возраст. Мимо нее шаркает высоченный парень, у него на плечах восседает огромный плюшевый медведь, качает огромной головой в такт походке, будто поддакивая всем встречным.

Обычно в такие минуты, вместо долгожданного решения, как же поступить, что же выбрать, в какую сторону перекрестка разумнее всего свернуть, в Дининой голове с готовностью вспыхивают посторонние, занятные, совершенно не важные в этот момент открытия. Вроде того, что прекрасное обезоруживает, а уродливое – вооружает. Дина видит женщину в серебряном инопланетном плаще. И вдруг думает о том, что никто на самом деле не знает, сколько кому отпущено, поэтому никому ничего нельзя навязывать. Она вспоминает о своих вымышленных смертях, которые в разное время приносили мрачноватое утешение, скорбный покой. Самой желанной из когда-либо воображаемых ею смертей была та, за несколько минут до которой Дина мчалась по шоссе на мотоцикле, обвивая руками торс водителя в скрипучей кожаной куртке. Синей, с черными рукавами. Мимо них тянулись поля, мелькали перевязанные проводами столбы, на головокружительной скорости проносились автозаправки, рощицы, дачки, уходящие в сторону ответвления дороги, обрамленные колоннадой тополей. Перед ней, поблескивая на солнце, чернел шлем мотоциклиста, похожий на голову огромной гусеницы или личинки жука. Потом из-за угла всегда вырывалась фура, управляемая пьяным водителем. Она возникала грозно и неудержимо, как приговор, неожиданно перегораживая перекресток. В следующую секунду Дина понимала: вот и настала ее финишная прямая, молниеносный обратный отсчет. И тогда она поспешно скидывала шлем, выпускала его катиться позади по шоссе. Тогда она прижималась всем телом, почти прирастая к спине мотоциклиста. Со всей силы прижималась щекой к его скрипучей, оледененной ветром куртке. Умиротворенно и нежно закрывала глаза. Вся немного сжималась. И покорно ждала момента, когда сквозь боль и жуть проступит несуществование. Окончательное, беспросветное, иногда такое пугающее. А подчас такое манящее небытие. Вспомнив эту и некоторые другие из своих воображаемых смертей, Дина всегда с радостью, с ликованием осознавала, что жива. И смотрела вокруг жадно, ненасытно, нетерпеливо. Независимо от настроения, она всюду подмечала цвета и лица. Даже в моменты растерянности, не зная, как поступать и куда деваться, она стояла среди мраморных белых колонн метро и мелькающих мимо силуэтов, любила глазами происходящее, которое совершенно ее не касалось, нисколечко с ней не связано, ничегошеньки ей не обещало. Наблюдала мимолетные подземные метросценки и покорно ждала подсказки, как же быть дальше.

Сегодня, нетерпеливо затянув волосы в хвост, поскорей облачившись в вельветки цвета августовской травы, полосатый свитер и мятый после стирки пуховик, Дина вырывается из дома, постоять и подумать в самом сердце города. Возможно, это будет метро «Новокузнецкая» или «Охотный Ряд».

По дороге она позволяет сорным мыслям беспорядочно возникать, наполняя все внутри дребезжанием и перезвоном. Перед ней проносятся тайные тропинки, которые по разным причинам приходилось упускать, отпускать, утрачивать и с тех пор вечно носить их в центре груди крошечным щемящим аквариумом, населенным кроткими и прозрачными невозможностями. Дина вспоминает, что не все вещи, называющиеся одинаково, на самом деле таковыми являются. Не все, что называется книгой, домом, улыбкой, встречей или любовью, на самом деле является книгой, домом, улыбкой, встречей и любовью. Многое из того, что ее окружает, названо условно и приблизительно, чтобы хоть как-то обозначить и укрыть пустоватую наготу мнимой определенностью, даже близко не подразумевающей ничего общего с названием, с именем.

Дине вспоминается Гера, косой кот ее сокурсника,